Поговорим на атомном
Зачем реакторам дают имена
Меч Эскалибур, алмаз Кох-и-Нур, скрипка Страдивари «Леди Блант» и реактор «Аннушка» ― с точки зрения русского языка между ними много общего: все это предметы материальной культуры, получившие личные имена. В лингвистике такие имена собственные называются хрематонимами. И за каждым именем реактора скрывается захватывающая история ― настоящий лингвистический детектив. В сети Информационных центров по атомной энергии такие истории рассказывают посетителям, вместе с ними погружаясь в историю становления и развития атомной промышленности. Эта статья будет посвящена именам зарубежных реакторов и установок.
Немного истории и лингвистики
Если говорить об исторической традиции, то личные имена у предметов, созданных человеком, можно отследить уже в мифах и сказках. Что же дает мечу, алмазу, атомному реактору присвоение личного имени? Для ответа на этот вопрос нужно вспомнить школьный курс русского языка. У имен собственных нет лексического значения, их функция — выделение конкретного предмета из ряда однотипных объектов, присвоение уникальной идентификации, индивидуализация.
Атомные реакторы проектировались с нуля — ничего подобного до тех пор не строили, и самые первые из них чаще всего создавались в единственном экземпляре. Кроме того, ядерные технологии уже в начале 40-х годов ХХ века были засекречены, поэтому личное имя любого механизма, которое, как мы помним, не несет лексического значения, помогало сохранить секретность, и при этом участники атомного проекта, то есть «свои», прекрасно понимали, о какой именно установке или о каком механизме шла речь.
В частности, ветераны ПО «Маяк» вспоминали, как Игорь Васильевич Курчатов звонил и спрашивал: «Как себя чувствует Аннушка?» — и сотрудники, понимая, что он интересуется параметрами работы первого в СССР промышленного уранграфитового реактора для наработки плутония, отвечали условными фразами. Например, «хорошо» — если Объект «А», как еще называли «Аннушку», работал в штатном режиме. Нельзя было исключить, что телефонная линия могла прослушиваться, и, исходя из соображений безопасности, такого рода разговор для постороннего уха должен был звучать, как будто Курчатов интересуется самочувствием женщины, которая ему симпатична.
Самый первый в мире реактор, собранный под трибунами пустующего на тот момент стадиона Чикагского университета, тоже получил собственное имя — его окрестили «Чикагской поленницей». Это имя в какой-то степени говорящее, так как прилагательное указывает на местонахождение установки, а существительное — на способ сборки. Реактор Энрико Ферми состоял из графитовых и урановых блоков, которые укладывали друг на друга как дрова в поленнице. Соответственно, имя у реактора возникло вследствие метафорического переноса — с его помощью в языке образуются не только личные имена, но и названия самых разных процессов и явлений, когда вновь возникший объект получает название благодаря сходству с уже существующим предметом или явлением по какому-либо признаку.
«В пещере, в каньоне…», или История «Клементины»
Первый в мире реактор на быстрых нейтронах назвали «Клементина». Он был запущен в Лос-Аламосе в 1946 году, через четыре года после «Чикагской поленницы». Реактор разрабатывался под руководством Уолтера Зинна — ученика Энрико Ферми. В англоязычных источниках указано, что строительством занимался Филип Моррисон, который через несколько месяцев после достижения реактором критичности дал ему имя «Клементина» в честь песни My Darling Clementine.
Песня начинается со слов «В пещере, в каньоне…» («In a cavern, in a canyon…»), а реактор как раз строился в природном каньоне. Отцу Клементины, шахтеру, который работал в каньоне, по сюжету было 49 лет. Моррисон вдохновился тем, что персонал реактора можно было образно назвать современными forty-niners — так прозвали в XIX веке легендарных смельчаков, которые искали золото в Калифорнии в 1849 году, во времена золотой лихорадки. В США (уже в ХХ веке) числом 49 из соображений секретности называли плутоний. 4 — последняя цифра порядкового номера плутония в периодической таблице Менделеева (94), а 9 — последняя цифра используемого изотопа (239)[1].
Судьба Клементины из песни оказалась печальной — она утонула. А лирический герой, который ею так восхищался и страдал из-за ее смерти, поцеловал ее младшую сестру и утешился. Реактор «Клементина» впервые остановили в 1950 году для ремонта и окончательно заглушили в 1952-м. Но уже в 1951 году американцы запустили новый реактор на быстрых нейтронах — EBR-1 (Experimental Breeder Reactor) тепловой мощностью 1,4 МВт, так что и тут «Клементина» метафорически повторила судьбу героини песни.
Французский шарм: «Мазурка», «Рапсодия» и «Феникс»
Первый французский реактор на быстрых нейтронах назвали «Рапсодия». Он создавался как экспериментальная установка для отработки технологии расчета и конструирования реакторов на быстрых нейтронах, подбора и обучения персонала, а также для испытания разных видов ядерного топлива[2].
В некоторых источниках предполагают, что конструкторов вдохновила на такое имя реактора музыкальная аллитерация «нейтрон — натрий»: именно этот металл использовался в качестве теплоносителя в реакторе.
На площадке Кадараш в Южной Франции для проведения исследований отдельных параметров работы реакторов на быстрых нейтронах были построены установки «Гармония», «Мазурка» и «Эсмеральда»[3]. На сайте www.biblioatom.ru также упоминается критическая установка «Рашель».
Можно сказать, что существует единая традиция именования сложных механизмов, общая для атомной и космической отраслей, — очень часто космическим миссиям, как и реакторам, дают женские имена, имена литературных персонажей, а также называют их отвлеченными именами существительными. Иногда это значимые имена, представляющие собой аббревиатуры. Благозвучные названия подчеркивают важность и уникальность механизмов, а также выражают отношение их создателей к своим творениям. Эта тенденция ярко проявляется в именах французских реакторов. Это, например, «Осирис» и «Изида». Некоторым исключением из правил можно назвать реактор Жюля Горовица, названный в честь французского физика и первого директора CEA — Комиссариата по атомной энергии Франции.
Пожалуй, самые известные французские реакторы на быстрых нейтронах — «Феникс» и «Суперфеникс». Они уже выведены из эксплуатации. «Феникс» вначале работал хорошо, но с конца 1980-х годов начались проблемы — утечки натрия и необъяснимое резкое падение реактивности[4]. Можно образно сказать, что он, словно мифологическая птица феникс, в честь которой был назван, «сгорал» и возрождался из пепла — после остановок и ремонта его несколько раз запускали вновь, но сейчас эта программа закрыта.
Канадский «Недотепа»
Канадский реактор SLOWPOKE, название которого переводится как «медленный, копуша, недотепа», представлял собой реактор бассейнового типа на тепловых нейтронах, охлаждаемый легкой водой. Его имя — это звуковая аббревиатура, образованная от словосочетания Safe LOW-POwer Kritical Experiment, причем создатели реактора намеренно допустили ошибку в слове Kritical, заменив С на К. Это позволило им воспользоваться возможностями языковой игры и передать одну из характеристик реактора (медленные нейтроны) через его имя. Кроме того, наличие разговорных, немного снисходительных вариантов перевода имени демонстрирует отношение проектировщиков и конструкторов к своему детищу — оно чем-то похоже на эмоции родителей в отношении маленького ребенка, который еще неуклюж, но все равно вызывает восхищение, когда делает свои первые шаги или начинает самостоятельно есть ложкой.
Собственная разработка канадских атомщиков — это тяжеловодные реакторы CANDU, работающие на необогащенном уране. Это звуковая аббревиатура, образованная от словосочетания Canada Deuterium Uranium. Название очень похоже на английское candy — «конфета», но в этом случае создатели реактора не стали использовать орфографию как способ дать механизму образное, «вкусное» имя.
«Нехороший мальчик» в Антарктиде
«Любые ядерные взрывы в Антарктике и удаление в этом районе радиоактивных материалов запрещаются», — гласит пункт 1 статьи V Договора об Антарктике, принятого в 1961 году. Но использование мирной ядерной энергии этот договор не запрещал, и в 1962 году на американской станции Мак-Мердо появился небольшой реактор РМ-3А, который вскоре получил не просто личное имя, а почти жаргонное прозвище Nukey Poo, которое можно перевести как «мальчик, пачкающий штанишки».
Начиналось все радужно: адмирал Джордж Дуфек назвал постройку реактора для Антарктиды «новой эрой в завоевании человеком самого отдаленного континента» («a dramatic new era in man’s conquest of the remotest continent»[5]). Но вскоре начались радиоактивные утечки, которые не удалось полностью устранить, и в 1972 году программа была закрыта, а реактор вывезен из Антарктиды. Именно из-за них он и получил свое прозвище. «A reactor at Antarctica’s McMurdo Station that operated through the 1960s was nicknamed “nukey poo” because of its poor performance and reliability (though some reports simply point to “frequent radioactive leaks”)»[6] — невысокой производительностью и низкой надежностью реактора РМ-3А объясняют возникновение у него неблагозвучного имени авторы статьи The story of Nukey Poo Оуэн Уилкс и Роберт Манн в журнале Bulletin of the Atomic Scientists (№ 34, 1978 год).
Синхротроны: BESSY, SESAME и DELTA
Личные имена получали не только реакторы, но и другие установки, имеющие отношение к атомным технологиям. Так, например, один немецкий синхротрон назвали BESSY, это английский сокращенный вариант имени Элизабет. А второй получил имя DELTA, и это уже аббревиатура, сокращение английского словосочетания Dortmund ELectron Test Accelerator. DELTA — ускорительный комплекс, источник синхротронного излучения третьего поколения, расположенный в Дортмунде, Германия.
Название синхротрона SESAME — тоже звуковая аббревиатура словосочетания Synchrotron-light for Experimental Science and Applications in the Middle East. Синхротрон — совместный проект Бахрейна, Египта, Ирана, Израиля, Иордании, Кипра, Пакистана, Палестины и Турции. Он располагается в городе Аллан мухафазы Эль-Балка в Иордании (мухафаза — это административно-территориальная единица в ряде арабских государств). И здесь мы можем увидеть языковую игру: наверное, каждый помнит сказочную формулу «Сезам, откройся!», и это имя для синхротрона, с помощью которого можно открыть тайны на уровне элементарных частиц и обогатиться новыми научными знаниями, вполне подходит, тем более что используют его восточные страны.
Кстати, на немецком синхротроне BESSY II, помимо прочих экспериментов, можно с помощью рентгеновских лучей исследовать содержание древнеегипетских папирусов. Благодаря синхротрону эти древние документы можно читать в свернутом виде. Рентгеновские лучи возбуждают атомы в папирусе, и они «отправляют» рентгеновский луч обратно. Получается что-то похожее на эхо, которое позволяет определить, какое изображение или текст скрыты внутри папируса[7].
«Назови меня тихо по имени…»
Так зачем же реакторам дают имена? Несомненно, эта традиция зародилась в том числе из-за необходимости соблюдения секретности, но настоящая причина гораздо глубже. И самые первые, и современные реакторные установки и другие механизмы — это уникальные, сложные и инновационные устройства, в создание которых их проектировщики и конструкторы вкладывали много времени и сил. И в этом случае у человека возникает желание каким-то образом выразить отношение к результату своего труда, подчеркнуть уникальность созданного устройства. И проще всего это можно сделать с помощью личного имени, а если оно создано при помощи языковой игры, то меткая метафора и яркий образ надолго останутся в памяти.
[1] https://library.lanl.gov/cgi-bin/getfile?00416628.pdf
[2] http://elib.biblioatom.ru/text/plutoniy_1964/go,402/
[3] https://scienceandglobalsecurity.org/ru/archive/sgsr17schneider.pdf
[4] https://scienceandglobalsecurity.org/ru/archive/sgsr17schneider.pdf
[5] https://theconversation.com/remembering-antarcticas-nuclear-past-with-nukey-poo-99934
[6] https://www.tandfonline.com/doi/abs/10.1080/00963402.1978.11458546
[7] https://travelask.ru/blog/posts/18347-otkryt-novyy-sposob-chteniya-nevidimyh-chernil-na-drevnih-pa
