«Наличие и ядерной, и термоядерной школ — это колоссальное преимущество нашей страны»

Анатолий Красильников — о значении проекта ИТЭР и российской программе развития технологий УТС

Более полувека назад физики лирическим голосом артиста Алексея Баталова, сыгравшего главную роль в фильме «Девять дней одного года», ответили непосвященным на вопрос, не напрасно ли на создание ядерных и термоядерных технологий идут такие затраты — денежные и временные, моральные и материальные, издержанные и еще предстоящие. Ответ был таким: «Не зря. Когда-нибудь люди скажут нам спасибо. А кроме того, мысль остановить нельзя». Хотя управляемый термоядерный синтез по-прежнему не обуздан, он прочно удерживает место главной надежды на энергетическое счастье рода человеческого. Собеседник «Вестника атомпрома», директор российского агентства ИТЭР Анатолий Красильников, уверен: участие в этом проекте уже сегодня окупается технологиями, мотивацией к развитию, созданием новой инженерной культуры. А загнать энергию синтеза на турбину и далее в народное хозяйство, как это уже случилось с энергией деления атомов, — вопрос воли и дело принципа.

— Анатолий Витальевич, проект ИТЭР был инициирован в эпоху разрядки и нового мышления середины 1980-х, отчасти как символ отказа от международной конфронтации. Сегодня обстановка в мире далека от идеальной, но ИТЭР продолжает развитие. Почему?

— Действительно, проект был инициирован в середине 1980-х, когда великие державы, целые политические блоки «первого» и «второго» мира вышли из холодной войны и задумались о разрядке и сотрудничестве. Для этого потребовались проекты-локомотивы, сомасштабные уровню стран-лидеров.

Задачи проекта ИТЭР лежали в нескольких измерениях — физико-техническом, политическом, цивилизационном. Физико-техническое измерение — показать возможность использования реакции термоядерного синтеза, решив физические и технологические проблемы на этом пути. Политическое — показать, что мир изменился и противники вместо гонки вооружений способны объединить усилия в мирных целях. Наконец, цивилизационное — показать, что политические системы и сиюминутные интересы вторичны, поэтому не просто страны, а целые цивилизации — русская, англосаксонская, китайская и индийская — могут работать совместно на общее благо. За почти четыре десятилетия, в течение которых развивается этот проект, он приносит свои плоды во всех трех измерениях.

В значительной мере ИТЭР уже работает: это создание и отработка технологий, мотивация к образованию, энергетическая перспектива. Происходит разработка, оценка, совершенствование методов работы с плазмой. Ведущие ученые всего мира взаимодействуют, созданы целые научные школы. Действительно, состоялось объединение цивилизаций: если раньше Азия была представлена одной Японией, то с годами к проекту присоединились Китай, Южная Корея, Индия; сохраняют свою вовлеченность Евросоюз и США, и, разумеется, активным участником является Россия.

Часто задают вопрос, скоро ли будет получен практический, коммерческий результат. Шутка о том, что «до осуществления термоядерного синтеза остается все время 20 или 30 лет», известна примерно полвека; но также в памяти физиков есть и слова Льва Арцимовича: «Термоядерная энергетика будет создана, когда станет действительно необходимой человечеству».

— Становятся ли уже термоядерные технологии остро необходимыми, как предсказывал Арцимович?

— Среди участников ИТЭР мотивация вести проект к практическому результату находится на разном уровне. Наша страна в уникальном положении: мы обеспечены сами и обеспечиваем других углеводородами, удерживаем передовые позиции в ядерной энергетике, даже потенциал для строительства ГЭС далеко не исчерпан, с ВИЭ только начинаем. США тоже относительно хорошо обеспечены энергоресурсами. Казалось бы, страны-инициаторы не нуждались и не нуждаются в ИТЭР как в жизненной необходимости. США даже выходили из проекта на какое-то время, но затем вернулись: все-таки тот энергетический приз, которого ожидают участники, безусловно, стоит потраченных усилий, а национальные термоядерные программы невозможно вести в изоляции.

Но для других участников, таких как Евросоюз, Китай, Индия, Япония, Южная Корея, практический ожидаемый результат освоения термоядерной энергии уже намного важнее, он приближается к степени острой необходимости. И эти участники вкладывают силы и средства не только по той причине, что быть в ИТЭР престижно и целесообразно, но и в расчете на жизненно необходимый скорейший положительный результат. Не хочется давать прогнозов, но думаю, что до результата уже остается меньше, чем вечный 20-летний срок из шутки. Китай и Индия с их более чем миллиардной численностью населения убедились, что обычные ресурсы исчерпаемы. Атомная энергетика набирает влияние, благодаря проекту замыкания топливного цикла она рассчитывает выйти на самовоспроизводство топлива, но есть опыт тяжелых аварий, который привел к радиофобии и мешает развитию этого направления в ряде стран. А управляемый термоядерный синтез — это возможность получения огромной энергии при нулевом риске существенных аварий.

В сообществе ученых, которые задействованы в ИТЭР, есть понимание, что благодаря этому проекту будет в существенной мере наработана технологическая платформа для создания коммерческого термоядерного синтеза. Наработана не в полной мере, поиск продолжается. Но если будет воля государств сделать «обязательно и к сроку», как было с военными ядерными программами, то проект будет осуществлен и в ближней перспективе, может быть пяти, может быть десяти лет. Когда именно? Для этого надо ответить на вопрос, какова ситуация сейчас в проекте.

— И какова же она?

— Прежде всего, изменилась (на мой взгляд, к лучшему) кадровая составляющая в руководстве. Ранее проект представляли тоже достойные руководители, но это были дипломаты, химики, иногда специалисты по плазме, но без опыта создания токамаков. Год назад Международную организацию ИТЭР возглавил новый генеральный директор Пьетро Барабаски — очень энергичный, суперпрофессиональный руководитель. Ему 56 лет, в ИТЭР он с возраста аспиранта, многие годы работал на лидирующих инженерных позициях. Проект он знает как инженер, изнутри. Он привлек профессионалов высочайшего класса. Один из заместителей, Ютака Камада, — руководитель проекта JT-60SA в Японии, самого большого токамака в мире. Другой заместитель, Алан Бекюле, — абсолютный авторитет в физике нагрева плазмы различными волнами. Еще один заместитель директора, Делонг Луо, — человек, которого в проекте называют «мистер ИТЭР»: он был главой домашнего агентства и представителем в Совете ИТЭР от Китайской Народной Республики 17 лет. Также в числе заместителей — Серджио Орландииз Евросоюза, он много лет работал в индустрии сооружения плазменных и термоядерных установок, знает промышленность, профессионал в плане создания установки как целого комплекса.

Добавлю, что Пьетро Барабаски сохраняет приверженность международному, объединяющему духу проекта — в начале политических изменений он пресек любые мнения о нежелательности российского участия. В целом собрана очень профессиональная команда, и это главное изменение, которое случилось за последние несколько лет. Сегодня эти руководители ускоряют работу. Они критически оценили ряд принятых ранее решений, выработали быструю процедуру устранения нестыковок (на этапе сборки любой машины нестыковки неизбежны, а ИТЭР — проект колоссальной сложности и масштаба, поэтому трудностей много и будут еще). Собранная команда топ-руководителей умеет оперативно, без формальностей, долгих совещаний и рабочих групп принимать решения, опираясь на опыт и профессиональные связи. Поэтому недочеты устраняются быстро.

Недочеты связаны не с тем, что кто-то не старается. Не будем забывать, что основа проекта была заложена в 1990-е — первом десятилетии 2000-х: технологии развиваются, казавшиеся тогда лучшими идеи не проходят проверку на практике. Многие компоненты этого реактора создаются впервые, вплоть до новых материалов. Как, например, были созданы многоразовые космические корабли  «Шаттл» и «Буран»? Форма планера была известна уже почти столетие, в космос летать тоже умели. Но чтобы планер не обгорел, как предыдущие одноразовые капсулы, потребовалось найти новый материал облицовки, выдерживающий нагрузку от входа в атмосферу на космической скорости. В термоядерном реакторе, который мы создаем, тепловая нагрузка больше и длительней, чем те, что испытал «Буран»: ИТЭР во время работы будет одновременно самым горячим и самым холодным местом в Солнечной системе. Плазма разогрета до 300 млн °С, а охлаждение сверхпроводников близко к абсолютному нулю. Если охлаждение нарушится, возможна авария — не опасная для окружающей среды, но болезненная для установки. Конструкции, которые надежно выдержат такой перепад температуры в течение длительного времени, предстоит изготовить.

Материал первой стенки, которая отделяет самую горячую зону, разрабатывают институты Росатома, такие как НИИЭФА им. Д. В. Ефремова, ТРИНИТИ, а также ИЯФ им. Г. И. Будкера СО РАН и другие институты Академии наук. Одно из существенных изменений, которое обсуждает Совет ИТЭР, опираясь на новый опыт, — это замена материала первой стенки с бериллия на вольфрам. Это решение непростое, предстоит взвесить плюсы и минусы. Россия активно участвует в обсуждении этой идеи, сформирован перечень нужных НИОКР, и мы ожидаем, что исследования будут заказаны нашим институтам. Работы планируем провести в сотрудничестве с коллегами из Китая, Южной Кореи и по возможности Евросоюза.

Первая стенка — лишь один пример. Другой, где тоже продолжаются поиски, — комбинация систем нагрева плазмы. В мире для термоядерных программ разрабатывают разные технологии нагрева. При ионно-циклотронном методе быстрые магнитозвуковые волны поглощаются плазмой, передают энергию и нагревают ионную компоненту. Другой подход — нагрев плазмы инжекцией пучков быстрых атомов с энергией масштаба 1 МэВ: они влетают в плазму с температурой в 30 раз ниже, передают свою энергию ионам за счет кулоновских столкновений и разогревают плазму до нужных нам термоядерных температур. Электронно-циклотронный разогрев с помощью гиротронов — еще один прогрессирующий подход, причем наша страна лидирует в этом направлении. Институт прикладной физики РАН и нижегородская компания «Гиком» — мировые лидеры по поставкам этого оборудования. Первые гиротроны работали около 10 секунд, а теперь выдерживают 1000 секунд при мегаваттной мощности, и КПД превышает 50% — эти изделия работают в термоядерных исследовательских программах всего мира. Чтобы обеспечить нужную степень нагрева, идет поиск комбинации методов и конкретных решений. Возможно, установка будет снабжена дополнительными гиротронами. Собственно, технологическая платформа ИТЭР собирается из лучших технологических разработок лучших умов из стран-партнеров.

— Есть ли сопутствующие эффекты от этой работы для российской экономики уже сегодня?

— Да, безусловно, есть. Мы подсчитали, что благодаря проекту ИТЭР в России созданы 64 точки технологического роста в наших научных центрах, работающих в интересах экономики и безопасности. В выигрыше научные и производственные предприятия, такие как НИИЭФА им. Д. В. Ефремова, ВНИИНМ им. А. А. Бочвара, ТРИНИТИ, Курчатовский институт и другие. Активно вовлечены и развиваются благодаря этому институты Академии наук — Физико-технический институт, Институт прикладной физики, Институт ядерной физики. Названия короткие, а на самом деле каждый из них — это крупнейший научно-технологический центр, каждый имеет кафедры в университетах, школы подготовки молодых кадров. Поддерживать интерес молодежи, особенно талантливой, то есть самой дефицитной, можно только за счет новых амбициозных проектов. Если опираться на одну только историю и ранее созданное, то потенциал интеллекта «диссипирует» — теряет энергию с той или иной скоростью. А новый заказ, вызов мирового масштаба, создание для этого новых разработок — совсем другое дело, другая мотивация к получению знаний и к работе. Даже если не вся эта молодежь приходит затем в термоядерное направление, им с такой подготовкой есть куда пойти: в научные центры Росатома, в направление квантовых технологий и так далее.

Яркий пример непосредственного вклада в экономику — целая отрасль производства сверхпроводников мирового уровня, созданная в нашей стране. Россия поставила для ИТЭР 220 тонн сверхпроводников — ниобий-титановых (NbTi) и ниобий-оловянных (Nb₃Sn). Технологию изготовления нужной для этого проволоки (стрендов) создали во ВНИИНМ им. А. А. Бочвара. Стренды изготовили на Чепецком механическом заводе в Глазове. Далее их во ВНИИ кабельной промышленности скрутили в кабели, дополнив медной проволокой. В Институте физики высоких энергий в Протвино выполнили джекетирование — заправку в стальные оболочки. В Курчатовском институте испытали на герметичность. Вся эта кооперация была создана благодаря ИТЭР — и она, по существу, стала целой отраслью производства сверхпроводников, лидирующей в мире. А освоение технологий сверхпроводников — это возможность делать медицинские томографы, сверхпроводниковые магниты для физики высоких энергий, это магнитная левитация для транспорта, словом, огромные перспективы применения.

Несомненно, есть и целый ряд возможностей использовать результаты исследований по материалам первой стенки, по методам нагрева плазмы и так далее. Огромный импульс к развитию получили методы диагностики: например, благодаря ИТЭР мы создали производство алмазных детекторов для спектрометрии нейтронов с энергией 14 МэВ, быстрых атомов, заряженных продуктов. Такие детекторы поставили на установки в обнинский Медицинский радиологический научный центр им. А. Ф. Цыба  — они уже эффективны в нейтронной и гамма-терапии и в перспективе будут использоваться в лечении протонами. В следующем году в Национальном медицинском исследовательском центре онкологии им. Н. Н. Блохина планируется запустить новую установку бор-нейтронзахватной терапии — там тоже будут использоваться наработки, созданные в процессе работы над ИТЭР.

Огромное развитие получили информационные технологии, сама методология работы. Весь мировой интернет начался в ЦЕРНе: в протоколе TCP начали взаимодействовать ученые. Сейчас, уже опираясь и на опыт ИТЭР, мы создали в России свою информационно-коммуникационную платформу, которая позволяет крупнейшим научным центрам объединиться в общее информационное кольцо и дистанционно участвовать в экспериментах, не посещая установки непосредственно. Если раньше нужно было ехать на установку в лабораторию, иногда в другой регион, то теперь ученые из Новосибирска могут эксплуатировать аппаратуру в Санкт-Петербурге, ученые из Нижнего Новгорода управляют гиротроном в Новосибирске. Это уже новый уровень научных исследований, не поодиночке со своими установками, а эффективный ежесекундный обмен данными, мыслями, версиями. Эффективность научных исследований возрастает многократно.

Еще одно решение, которое будет развиваться и использоваться в программе РТТН Росатома, — сетевое 3D-проектирование. Элементы ИТЭР разрабатываются в ряде стран-участниц, специалисты каждый день вносят изменения по той или другой детали. Конструктор делает изменение, оно получает одобрение в домашнем агентстве страны и немедленно попадает в Международную организацию ИТЭР. Там соответствующий технический офицер оценивает и одобряет решение. Иногда уже на следующий день изменение отражается в базе данных — и физики всей планеты имеют дело с новой конструкцией. У нас в стране уже точно больше 20 точек такого сетевого конструирования для ИТЭР, и эти наработки мы применяем для нашей национальной термоядерной программы.

— Если разработки ИТЭР доступны всем участникам проекта, то в чем задачи национальных термоядерных программ, в том числе российской?

— Советский Союз был лидером в термоядерных исследованиях как оборонного, так и гражданского направления, именно эти наработки позволили нам в том числе инициировать проект ИТЭР и сохранять в нем важную роль. Если в момент создания этого проекта страны условно делились на «первый» — капиталистический, «второй» — социалистический и весь остальной — «третий» мир неприсоединившихся стран, то по большому счету сегодня его можно делить на страны ИТЭР и все остальные. И, несмотря на наличие национальных термоядерных программ, членство в этом клубе его участники стремятся сохранять, хотя это требует затрат, как денежных, так и интеллектуальных. Но дело в том, что как раз условие работы, согласно международному соглашению, — это разрешение «использования технологий ИТЭР в национальных программах термоядерных исследований». То есть страны, которые участвуют в проекте ИТЭР, для возможности получения безвозмездного лицензирования технологий должны иметь свои национальные исследовательские программы. Но даже и без формальностей освоение этих технологий, их перенос в физико-техническом смысле на национальную почву возможен, лишь когда страна поддерживает соответствующий уровень образования, науки, индустрии.

Кроме того, прогресс не стоит на месте: появляются новые решения, новые разработки. При том что токамак наиболее отработанная, наиболее энергоэффективная технология удержания термоядерной плазмы, каждое из решений, которое опробуется в этом проекте, — это выбор из многих вариантов. Только история покажет, правильный ли делался выбор или надо продолжать поиск. Мы, как и другие страны-партнеры, продолжаем этот поиск. В частности, в рамках национальной программы термоядерных исследований планируем реализовать технологию токамака с реакторными технологиями (ТРТ): концептуальный проект готов, эскизное проектирование закончим в 2024 году и в 2025-м начнем рабочее проектирование. Для многих идей ИТЭР можно и нужно пробовать альтернативы, и для этого нужны другие установки. Например, сверхпроводящая машина с ниобий-оловом (Nb₃Sn) и ниобий-титаном (NbTi) требует охлаждения до экстремально низких температур, именно это порождает ряд сложностей. А за последние несколько лет значительный прогресс достигнут в области высокотемпературной сверхпроводимости (ВТСП). В ТРТ мы планируем опробовать ВТСП. И это не включено в технологическую платформу ИТЭР, но вполне возможно, будет в будущем термоядерном реакторе. И в этом смысле ТРТ — это уже технологический качественный скачок от ИТЭР.

Какие еще качественные изменения мы рассматриваем? Литиевая жидкометаллическая первая стенка: в ИТЭР принято решение с литием не работать, много сложностей. Для ТРТ мы обсуждаем применение литиевой первой стенки — технология непростая, но со своими преимуществами. Интересно исследовать методы стационарной (не индуктивной) генерации тока — в ИТЭР определенные методы будут исследоваться, но не все. Вообще, необходимо оценить поведение плазмы в таких объемах, действие различных факторов.

Таким образом, наряду с технологической платформой ИТЭР, которая нам доступна и понятна (благодаря участию в проекте и наличию собственной термоядерной программы), у нас в стране начинает формироваться еще одна, дополнительная технологическая платформа — ТРТ. Используя эти две опоры, уже можно сделать более уверенный шаг к построению реактора. Собственно, связка «участие в ИТЭР + национальная термоядерная программа + активное сотрудничество с партнерами по ИТЭР в их программах» и есть пример умного поведения страны. Поэтому все партнеры сегодня, наряду с участием в ИТЭР, реализуют национальные проекты термоядерных исследований. Кстати, наши китайские друзья, которые стартовали в мирной термоядерной гонке позже других, активно догоняют. Россия помогает в этом: токамак Т-7 из Курчатовского института был поставлен в КНР и положил начало термоядерным исследованиям в Китае. Сейчас китайские коллеги очень разгоняются, у них большой бюджет термоядерных исследований, в планах — в 2027–2028 годах построить свой термоядерный реактор. Если в ИТЭР термоядерная мощность 500 МВт, то Китай проектирует вполне сравнимые 200 МВт.

Китайские партнеры заинтересованы, чтобы наши физики участвовали в их проекте, и нам есть чем дополнить их экономический потенциал (потому что не все определяется деньгами, многое определяется идеями). Но и китайские партнеры тоже занимают сферы деятельности, где могут помочь нам. Здесь представляется очень интересной возможная комбинация, когда две страны, Россия и Китай, могут вместе построить нужные установки, допустим, ТРТ — на высокотемпературных сверхпроводниках и китайскую — на низкотемпературных. Обе стороны найдут, чем дополнить партнера и в строительстве, и в последующих программах исследований. И в этом — тоже опыт совместной работы, международного инвестирования, полученный на ИТЭР. Кстати, ровно об этом говорит Владимир Путин, когда рекомендует приглашать, где это возможно, крупные международные проекты дружественных стран на территорию России. Проект ТРТ — тот самый случай, где не только китайские, но и специалисты многих других стран проявят интерес к работе.

— Развивают ли другие страны — участницы ИТЭР свои национальные проекты, альтернативные подходы?

— Все партнеры имеют свои проекты и концепции в разной степени зрелости. К примеру, европейский проект DEMO должен стать переходным звеном от ИТЭР к коммерческим термоядерным электростанциям. Понятно, что он будет опираться на платформу и опыт ИТЭР, экспериментального термоядерного реактора. Задача ИТЭР — показать, что мы умеем производить термоядерную энергию и удерживать плазму; DEMO покажет способность преобразования этой энергии в электричество. Все ориентируются на горизонт примерно 2040-х. Мы выбрали ТРТ, опираясь на уникальную ситуацию в нашей стране: у нас большая атомная промышленность, передовой опыт создания и эксплуатации реакторов. Вдобавок нашему обществу не свойственна радиофобия, которая вредит атомной индустрии в ряде даже промышленно развитых стран: остановила развитие в Германии и Италии, существенно сковывает Японию. Наш выбор — гибридный реактор, где термоядерное сердце работает как источник высокоэнергетических нейтронов, которые используются в модулях бланкета. Там можно ускоренно нарабатывать из распространенного тория-232 энергетический уран-233 либо из урана-238 — плутоний-239, тоже ядерное топливо. Наличие и ядерной, и термоядерной школ — это колоссальное преимущество и возможность сделать технологический рывок. ТРТ мы видим как машину, которая будет прототипом и для термоядерного реактора, и для термоядерного источника нейтронов для гибридного реактора. Будущее покажет, куда разветвится эта разработка (может быть, разрастутся и обе ветви).

— Как дополнит такая разработка другие амбициозные программы развития атомной энергетики в нашей стране, например «Прорыв»?

— «Прорыв» — это тоже опция развития технологий, со своими преимуществами и сложностями. Например, быстрые нейтроны из реактора имеют существенно меньшую энергию, чем нейтроны с энергией 14 МэВ в термоядерном источнике. С одной стороны, чем больше энергия нейтронов, тем больше они наработают топлива в бланкете. С другой стороны, ядерные реакторы все-таки более простые в инженерно-технологическом смысле установки, они поэтому и были так быстро реализованы, и АЭС построены по всей планете. ИТЭР даже на фоне реакторной установки — фантастически сложная инженерная технологическая задача.

Добавлю, что и концепций термоядерных реакторов тоже много. ИТЭР и ТРТ — токамаки, самая проработанная технология, но есть еще открытые ловушки (ИЯФ им. Г. И. Будкера); есть лазерный термоядерный синтез (ВНИИЭФ), есть стеллараторы, есть пинчи и так далее. Токамаки впереди, потому что показывают много лучшие, иногда раз в сто, коэффициенты эффективности по отношению к другим устройствам, и реактор на этой технологии выглядит наиболее реалистично. Но и американцы на лазерной установке показали выход термоядерной мощности больше, чем был введен в капсулу, хотя КПД всей системы, учитывая внешнее питание, существенно (в 20–30 раз) уступает магнитному термоядерному синтезу. Но все направления надо продолжать, поскольку на данном этапе у нас недостаточно информации. Может оказаться, что завтра какая-нибудь прорывная идея выведет в лидерство стеллараторы. То же может случиться и с топливом: мы ориентируемся на дейтерий-тритиевый эксперимент, а американская компания экспериментирует с синтезом протона и бора-11, получая три альфа-частицы. Есть интерес и к гелию-3, тем более что его можно с Луны доставлять. Поэтому на сегодняшнем этапе нужно дать цвести всем цветам — не потому, что на исследования интересно тратить деньги, и тем более не потому, что физики не хотят работать на результат. Просто пока никто не знает, где именно искомый результат будет наиболее эффективен.

— Насколько высок энтузиазм работать на этот результат?

— Среди технологических центров, которые я называл как участников проекта ИТЭР с российской стороны, есть энтузиазм и настрой решить проблему управляемого термоядерного синтеза. Как я упоминал выше, приз виден уже не на столетней шкале, а в масштабе лет примерно десяти — таковы ожидания запуска ИТЭР, Китай собирается в 2028 году запустить свой реактор. Мы тоже говорим, что если будет решение о сооружении ТРТ, то за шесть-восемь лет можно его построить — это обозримый горизонт уже внутри 10 лет.

Понятно, что скептицизм традиционно сопровождает яркие проекты, но это свойство человеческого разума — всерьез воспринимать собственную сферу деятельности, а все остальное оценивать с недоверием. Тем более настолько сложную сущность, как управляемый термоядерный синтез. Но хорошо, что нет таких скептиков, которые бы системно со знаменем и в строю боролись против наших технологий, как, например, против углеводородной или ядерной энергетики. Все страны — участницы ИТЭР едины в том, что термоядерный синтез является единственным возможным перспективным источником энергии для развития человечества. Без термоядерной энергетики невозможно ни освоение дальнего космоса, ни колонизация других планет Солнечной системы, ни даже системное освоение океанского шельфа — это тоже пока непознанный, недоступный мир. Причем источник термоядерной энергии (дейтерий) таков, что за него не нужно вести борьбу, захватывать месторождения. Нет предмета для борьбы за территорию — нужно бороться за технологическое преимущество. Кто технологически развит, тот и впереди.