Тирания лайка

Как мы потеряли общий смысл в эпоху цифрового шума

Современное общество одержимо идеей повествования. Повсюду звучат призывы к «сторителлингу» и созданию «нарративов». Однако, как проницательно замечает в своей книге «Кризис повествования» Бён-Чхоль Хан, этот оглушительный шум парадоксальным образом свидетельствует не о возрождении истории, а о ее глубочайшем кризисе. За инфляцией этих понятий скрывается нарративный вакуум — смысловая пустота и утрата ориентиров, которые этот шум лишь пытается заглушить.

В этом культурном ландшафте немецкий философ корейского происхождения Бён-Чхоль Хан выступает в роли точного и беспощадного диагноста. Его центральный тезис заключается в том, что подлинное, укореняющее в бытии повествование, которое он обозначает немецким термином Geschichtenerzählen, было вытеснено и подменено двумя силами-антагонистами: коммерциализированным сторителлингом и лишенным смысла потоком информации. Как подчеркивает сам философ, когда рассказы придавали жизни смысл, опору и ориентиры, в понятии «сторителлинг» просто не было нужды. Его повсеместное употребление — это знак утраты его изначальной силы, гравитации и тайны. Несмотря на нынешний ажиотаж вокруг нарративов, мы, по его мнению, живем в постнарративное время.

Чтобы понять истоки этого нарративного кризиса, необходимо проанализировать фундаментальное противостояние, которое Хан ставит в центр своего диагноза, — великий разлом между повествованием и информацией.

Повествование против информации

Различие между повествованием и информацией — это не просто классификация медиаформатов, а ключ к пониманию онтологического сдвига, который переживает современная культура. Диагноз Хана вскрывает тот факт, что речь идет не о смене предпочтений, а о фундаментальном изменении нашего способа бытия в мире. Реальность все меньше переживается через осмысленную временную рамку повествования и все больше воспринимается как плоский, бессвязный поток данных. Для Хана это противостояние двух принципиально разных способов отношения к миру, времени и друг к другу.

Сущность подлинного повествования, Geschichtenerzählen, заключается в его способности придавать бытию структуру и смысл. Оно редуцирует случайность (контингентность), превращая ее в осмысленную последовательность, то есть историю. Истинный рассказ обладает «внутренним моментом истины», он не произволен и не заменим. Он требует медленного, созерцательного погружения и терпеливого слушания. Более того, он рождает сообщество слушателей — Gemeinschaft.

Информация, напротив, предстает как антитеза повествованию. Это поток данных, лишенный всякой внутренней связи и смысла. Информация принципиально эфемерна; она, как отмечает Хан, «живет лишь в это мгновение». Она не создает сообщество, а лишь порождает любопытство у разрозненных индивидов, прыгающих от одной новости к другой. Цифровизация радикализирует и доводит до предела этот процесс. Сама действительность, по Хану, все больше принимает форму информации и данных. Этот процесс ведет к «оскудению непосредственного опыта-присутствия». Мир, воспринимаемый через экран, истончается, лишается своей плотности и ауры.

От тошноты к лайку

Утрата нарративной рамки оставляет современного человека один на один с бессмысленной фактичностью бытия. Без повествования, которое вплетает события в осмысленную ткань, жизнь предстает в своей наготе — как чистая, случайная и невыносимая данность. Хан иллюстрирует это состояние через анализ романа Жан-Поля Сартра «Тошнота». Главный герой, Антуан Рокантен, испытывает физическое отвращение к голому, случайному бытию вещей, лишенных повествовательной структуры. Мир распадается на бессвязные факты, и это вызывает удушье. Рокантен приходит к выводу, который становится формулой экзистенциального кризиса модерна: «приходится выбирать: или жить, или рассказывать». Только рассказ способен возвысить жизнь над ее чистой фактичностью, придать ей начало, конец и смысл.

Однако если модернистский герой, столкнувшись с этой голой реальностью, испытывал шок, то человек цифровой эпохи реагирует на нее лайком. Шок, в трактовке Фрейда, был формой конфронтации с вторгающейся реальностью, требовавшей от сознания выработки защитного механизма. Лайк же, напротив, является симптомом мира, где цифровой экран эффективно ограждает нас от действительности. Реальность оказывается пребуферизованной, ее травматический потенциал нейтрализуется еще до того, как она сможет нас достигнуть. На смартфоне действительность «приглушается до той степени, что исходящие от нее впечатления утрачивают момент шока».

Практики цифрового общества — посты, селфи, шеринг — не являются новыми формами повествования. Согласно Хану, это лишь способы обыграть внутреннюю пустоту, порожденную отсутствием смысловой опоры. Эта экзистенциальная пустота становится плодородной почвой для последней и самой циничной стадии деградации повествования — его полной коммерциализации.

Коммерциализация последней инстанции

В диагностике Хана сторителлинг — это не возрождение искусства рассказывать истории, а его финальная деградация, симптом общества потребления. Это не Geschichtenerzählen, а его симулякр, присвоенный и инструментализированный капитализмом. Чтобы уловить эту циничную амальгаму повествования и коммерции, Хан вводит остроумный неологизм «сториселлинг» (storyselling), вскрывая транзакционную суть этой практики. Сторителлинг — это техника, которая подчиняет повествование логике потребления. Его цель — не передача мудрости или создание общности, а нагружение товаров эмоциями и особыми «переживаниями» (Erlebnisse), чтобы их было легче продать. Как пишет Хан, нарративы производятся для того, чтобы они были потреблены как товары. Мы покупаем, продаем и потребляем не вещи, а эмоции и истории, с ними связанные. Stories sell.

Этот процесс имеет разрушительные социальные последствия. Хан противопоставляет подлинное «сообщество повествования» (Gemeinschaft), сплоченное общими ценностями и историями, и суррогатное «комьюнити» (Community). Последнее состоит не из связанных друг с другом слушателей, а из одиноких потребителей, объединенных лишь общим объектом потребления. Неолиберальные нарративы, такие как культ достижений, самореализации и самооптимизации, играют в этом процессе ключевую роль. Они не создают солидарность, а, наоборот, атомизируют общество. Нарратив достижений, по словам Хана, превращает каждого в самому себе предпринимателя, помещая его в состояние вечной конкуренции с другими и разрушая всякую возможность для коллективного действия.

В поисках угасшего костра

Диагноз, который Бён-Чхоль Хан ставит современности, безрадостен. За оглушительным шумом сторителлинга и бесконечным потоком информации скрывается глубочайший нарративный вакуум. Мы утратили способность к подлинному повествованию — искусству, которое, по словам философа, обладает целительной силой. Рассказы создают эмпатию, доверие и близость; они способны превратить мир в родной дом и помочь пережить кризис. Хан напоминает нам, что некогда повествование было подобно костру, вокруг которого собирались люди, чтобы слушать и говорить, образуя сообщество. Сегодня этот костер угас. «Его заменил цифровой экран, который разобщает людей как потребителей».

Хан оставляет открытым вопрос: возможно ли вновь разжечь этот костер в мире, пресыщенном информацией и ослепленном блеском продаваемых историй, или же мы обречены оставаться одинокими потребителями, купающимися в холодном, мерцающем свете экрана, который предлагает все, кроме смысла.